Замирение Ингушетии

Константин Казенин Старший научный сотрудник РАНХиГС и Института Гайдара

Богатое правоохранительное прошлое семьи Калиматовых содержит некоторые намеки на новую политическую логику Кремля на Северном Кавказе. Здесь важно, что в интересы силовиков не входит рост влияния руководства Чечни в других частях Северного Кавказа, хотя в момент отставки Евкурова об этом росте много рассуждали на том основании, что его отношения с Рамзаном Кадыровым складывались непросто

Ингушетию, которая с осени прошлого года переживает один из самых неспокойных периодов в своей постсоветской истории, трудно назвать типовым российским регионом. Поэтому в недавней смене главы республики нет смысла искать какую-то модель, которую Кремль может применять во всех случаях массовых протестов против региональной власти. Однако замена некогда популярного Юнус-бека Евкурова на малоизвестного Махмуд-али Калиматова может немало сказать о новой политике Москвы на Северном Кавказе.

Капитуляция генерала компромисса

Те, кто внимательно наблюдал за Евкуровым в первые годы его работы во главе Ингушетии, вряд ли могли предвидеть столь печальный конец его карьеры в регионе. Евкуров возглавил Ингушетию осенью 2008 года, когда главной задачей в республике было восстановить элементарную безопасность. Если в 1990-е годы основным источником нестабильности была близость к воюющей Чечне, то в 2000-е в регионе усилились местные радикальные группы.

Как это нередко бывало на Северном Кавказе, ситуация усугублялась непропорциональными ответными действиями части силовиков, когда под каток попадали молодые люди, чья причастность к вооруженным джихадистам была как минимум не доказана. Это создавало напряжение даже в той части ингушского общества, которая никак не поддерживала экстремистов. Предыдущий глава региона Мурат Зязиков явно не был способен остановить раскручивавшуюся спираль насилия.

Другой срочной задачей тогда было разрешить ситуацию с Пригородным районом Северной Осетии. Осенью 1992 года из-за кровавого конфликта район покинули десятки тысяч ингушей, и с тех пор возвращение беженцев стало центральным вопросом в урегулировании этого спора. Федеральная власть пыталась хотя бы частично разрешить проблему, строя в Пригородном районе новые населенные пункты для бывших вынужденных переселенцев, а не возвращая их назад в этнически смешанные села. Но в Ингушетии такое решение устраивало далеко не всех.

Наконец, ситуация усугублялась расколом в политически активной части ингушского общества. За два месяца до назначения Евкурова при задержании был убит известный ингушский общественник, в прошлом прокурорский работник Магомед Евлоев. Он был владельцем сайта, который с середины 2000-х стал основным ресурсом, критикующим региональную власть и руководство местного МВД. Убийство Евлоева было признано непреднамеренным, но с учетом популярности его интернет-ресурса еще больше снизило доверие к тогдашней региональной власти.

Заняв пост главы Ингушетии, Евкуров попытался лично разобраться в каждом конфликте. Под его активным покровительством начала работу комиссия по адаптации тех, кто решил выйти из незаконных вооруженных формирований. Тем, на ком не было крови и кто заявил о своем раскаянии, предлагали пути возвращения к мирной жизни, в суды заявлялись ходатайства о смягчении их участи. Также Евкуров лично рассматривал многие жалобы местных жителей на действия силовиков и чиновников разного уровня. На фоне отстраненности предыдущего руководства региона все это не могло не вызывать симпатии в ингушском обществе.

С таким запасом легитимности Евкурову легче было брать на себя ответственность и за решения по Пригородному району. В 2009 году парламент Ингушетии принял закон о составе и границах муниципальных образований республики. Этот, казалось бы, рутинный акт имел большое значение, потому что фиксировал отказ официальной Ингушетии от претензий на включение Пригородного района в состав республики – его не было в списке муниципальных районов, внесенных в закон. До Евкурова с принятием этого акта не спешили, видимо, осознавая, что это может вызвать негативную реакцию в регионе, особенно в сочетании с тем, что региональные власти были не готовы обеспечивать интересы вынужденных переселенцев.

Еще одной составляющей политики Евкурова, достаточно нестандартной для северокавказского руководителя, было стремление стать между сторонами во внутриреспубликанских конфликтах. В первые годы у власти он подчеркивал свою равноудаленность от основных исламских течений региона. В одном из интервью Евкуров говорил, что обязательную для мусульманина пятничную молитву старается совершать в мечетях разного толка – как подконтрольных Муфтияту республики, так и оппозиционных ему (условно салафитских). Он также заверял, что не намерен выделять «правильных» и «неправильных» среди мусульман, находящихся в легальном поле.

Почему же «дней Юнус-бековых прекрасное начало» обернулось падением его популярности и неспособностью к какой-либо внятной реакции на протесты, начавшиеся в республике в 2018 году?

Самая общая причина – это тот самый стиль работы Евкурова, который когда-то сделал его популярным. Его личное участие в разрешении всех, даже самых локальных конфликтов привело к тому, что за годы правления в республике накопилось немало недовольных его отдельными решениями.

На этом фоне нарастало непонимание между Евкуровым и различными общественными активистами, правозащитниками. На его популярности также сказывалось то, что ингушское общество все больше осознавало, что глава не всесилен даже во внутрирегиональных делах. Например, на своем втором сроке Евкуров, вмешавшись в вопросы организации в Ингушетии паломничества в Мекку, покусился на полномочия Муфтията, но не рассчитал свои силы перед наступлением. Это стало ясно, когда муфтий республики в конфликте с Евкуровым получил поддержку со стороны властей Чечни.

Мешала Евкурову и нестабильность собственной команды, постоянная кадровая чехарда в региональной власти. Некоторые наблюдатели отмечают, что наиболее удачную команду генералу удалось собрать сразу после приезда в регион в 2008 году, когда на должностях в правительстве и администрации появились выходцы из республики, до того успешно работавшие в Москве или других регионах, а также некоторые прежние активисты оппозиционных кругов.

Однако после того как летом 2009 года после покушения Евкуров на несколько месяцев выбыл из активной политической жизни, в его команде начались серьезные трения. Некоторых высокопоставленных чиновников заподозрили в желании установить личный контроль над регионом, воспользовавшись отсутствием главы. С тех пор Евкуров регулярно менял глав правительства, шел на самые неожиданные кадровые эксперименты, но конфликты внутри региональной вертикали не прекращались. Как и коррупционные скандалы, запятнавшие в том числе некоторых родственников главы республики.

Поверх границ

Финальный удар по популярности Евкурова нанесли массовые протесты, начавшиеся в республике в сентябре 2018 года. Существует заблуждение, что они касались исключительно границы с Чечней. Подписание Евкуровым и Кадыровым соглашения об административной границе действительно послужило мощным поводом для митингов, но точно не было их единственной причиной.

По этому соглашению к Чечне отходила часть лесного массива в горах, об исторической принадлежности которого к Ингушетии заявляли многие ингушские активисты. Но ни один населенный пункт, даже самый малый, не менял своей региональной прописки. Никто не спорил с тем, что границу между регионами надо рано или поздно утвердить, а предыдущие попытки начать работу по демаркации границы не вызывали в Ингушетии и малой доли того общественного внимания, которое они получили в 2018 году. Так что, скорее всего, детонатором протестов стало не само соглашение, а то, как кулуарно его заключили. Власть представила гражданам решение о границе, по сути, как уже принятое.

С самого начала митинги объединили тех, кого волновала именно ситуация с границей, и тех, кто хотел поднять вопрос о коррупции, необходимости прямых выборов главы региона и другие вопросы, не связанные с пограничной тематикой. Соотношение между этими частями протестующих трудно определить. С одной стороны, мне лично известны примеры, как жители региона, придя на первый митинг и полагая, что он будет исключительно про границы, покинули его, увидев, что тема протестов гораздо более широкая. С другой стороны, в первых рядах протестов были общественные активисты, жестко критиковавшие Евкурова еще до осени 2018 года – без всякой связи с территориальным вопросом. 

Разнородность протеста проявлялась не только в этом. Показательно было, как структурировались протестные выступления, как строилось руководство ими. На первый взгляд ход протестов подтвердил представления о весьма консервативном, традиционалистском устройстве ингушского общества, где роды (тейпы) и их старейшины по-прежнему имеют системообразующее значение. Именно видеообращения старейшин тейпов после известия о соглашении по границе стали одним из основных сигналов к началу протестов.

Но одновременно становилось ясно, что механизмы, по которым формируется руководство митингов, – не тейповые, а гораздо более современные. На позиции лидеров протестов выдвинулись в основном люди, имевшие большой опыт жизни и работы за пределами региона. В ближайшем окружении организаторов заметную роль играла молодежь, преимущественно мелкие и средние предприниматели. История успеха всех этих людей была мало связана с их происхождением, тейповой принадлежностью и так далее.

О том, что реальная роль традиционных общественных институтов в сегодняшней Ингушетии стала скромнее, чем принято думать, говорило и другое любопытное обстоятельство. Ряд тейпов на волне протестов принял решение исключить из своего состава депутатов, поддержавших соглашение о границе. Но исключенные депутаты не подали никаких признаков, что это вызывает у них какие-либо опасения.

Был и еще один фактор, делавший протест разнородным, возможно, даже запрограммированным на утрату единства. Речь идет о разногласиях между теми, кто был готов к силовым действиям, и теми, кто был твердо намерен удержаться в рамках закона. Уголовные дела в связи с протестами были возбуждены не осенью 2018 года, когда выступления были наиболее массовыми, а только в марте 2019-го, после гораздо более скромных по численности митингов, на которых в бойцов Росгвардии летели стулья. После этого вступление в дело следственных органов было практически запрограммировано.

Но какую долю среди участников протеста в разное время составляли сторонники радикальных методов, определить вряд ли возможно. Можно лишь констатировать два обстоятельства. Во-первых, большинство публичных лидеров протеста регулярно заявляли, что они против любых незаконных шагов и вынуждены сдерживать тех, кто придерживается иных взглядов. Во-вторых, меры, последовавшие за силовым столкновением в марте, не привели к общему успокоению ситуации в республике. Собственно, это признал и сам Евкуров, когда, заявляя об отставке, сказал о расколе, сохраняющемся в ингушском обществе.

Назначенец из 2000-х

Имя нового и.о. главы Ингушетии Махмуд-али Калиматова зазвучало в регионе лишь накануне отставки Евкурова. Ранее жители республики обсуждали в основном вопрос «варяг или местный», а до конкретных кандидатур дело, как правило, не доходило.

То, как будет действовать новый и.о. главы на своем посту, прогнозировать пока трудно. Однако некоторые обстоятельства, связанные с выбором его кандидатуры, заслуживают серьезного внимания.

Калиматов – выходец из известной в республике семьи. Сам он был заметной фигурой в Ингушетии в 2000-е, возглавлял региональную прокуратуру в 2004–2007 годах, после чего покинул Ингушетию, как считается, из-за конфликта с тогдашним ее главой Муратом Зязиковым. Его родной брат Алихан Калиматов, сотрудник местного УФСБ, был убит в Ингушетии в 2007 году.

Представители семьи Калиматовых играли активную роль в процессе формирования Республики Ингушетия в 1991–1992 годах, в том числе в организации референдума о создании Ингушетии как отдельного субъекта РФ. При этом к нынешнему конфликту семья отношения не имеет, ее самые заметные представители осенью 2018 года жили за пределами республики и не ассоциировались ни с одной из сторон противостояния.

Такой выбор кандидатуры и.о. показывает, что ставка на варягов, о которой много говорили после назначения Владимира Васильева главой Дагестана, как минимум не рассматривается федеральным центром как универсальная в кадровой политике на Северном Кавказе. Нельзя исключать, что дальнейшая востребованность дагестанской кадровой модели будет зависеть от успеха или неуспеха Калиматова.

Богатое правоохранительное прошлое семьи Калиматовых также содержит некоторые намеки на новую политическую логику Кремля на Северном Кавказе. Прежде всего здесь важно, что в интересы силовиков не входит рост влияния руководства Чечни в других частях Северного Кавказа, хотя в момент отставки Евкурова об этом росте много рассуждали на том основании, что его отношения с Рамзаном Кадыровым складывались непросто. 

Наконец, появление на месте руководителя Ингушетии человека, никак не вовлеченного в противостояние, начавшееся в 2018 году, теоретически дает шанс на то, чтобы начать процесс общественного примирения с чистого листа. Осталось его только использовать.

Источник

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции "Кавполита"